Две картины - "Масленица" 1916 года, где несущиеся яркие тройки среди укрытых снегом холмов, за которыми открывается панорама зимнего уютного городка, словно прилетели с палехских расписных шкатулок. И - ворвались в совершенно брейгелевскую по духу зимнюю картину, где что ни персонаж, то типаж, что ни типаж, то пословица иль песня…
Третье полотно - совершенно феерические "Балаганы", написанные уже в 1917 году. Здесь много красного - но не на знаменах и лозунгах, а в ярком алом оформлении уличного театрика, в красных цветах расписных деревянных саней, в богатой яркой шубе барыни на первом плане. Вокруг сцены - плакаты с полуголыми борцами, похожими на нынешних культуристов, а на сцене - арлекин с барабаном и прохвост-зазывала в цилиндре и полосатом шарфе, вечный герой авантюрных новелл и любовных романов.
В этих "Балаганах" не найти аллюзий на то, что происходит здесь и сейчас, в 1916-м и 1917-м году. Ни мировой войны, ни революций - хоть Февральской, хоть Октябрьской.
Что еще интересней, в этих полотнах - ни следа личной драмы художника. Как раз в 1916 году из-за войны он не смог выехать на операцию в Германию, к врачу, который уже помог ему однажды, в 1911-м. И петербургские доктора ставят его семью перед тяжелейшим выбором: они могут сохранить подвижность или рук, или ног. Ну, а какой художник без рук? И к марту 1916-го выбор был сделан.
"Вот уже 13-й день, как я лежу без движения, и кажется мне, что не 13 дней, а 13 годов прошло с тех пор, как я лег. Теперь немного отдышался, а мучился и страдал очень. Казалось даже, что все силы иссякли и нет никакой надежды. Знаю, что далеко еще не все кончено и пройдут не недели, а долгие месяцы, пока стану себя чувствовать хоть немного человеком, а не так, чем-то полуживым", - напишет Кустодиев актеру Василию Лужскому 18 марта 1916 года.
Именно тогда, прикованный к инвалидной коляске после операции Борис Кустодиев и пишет первую "Масленицу". Радостную, сияющую солнцем, простором, весельем, полетом на тройках. Все, что было теперь ему недоступно, он пишет как яркий чудесный восхитительный мир.
Этот мир вышел не столько из фольклора, сколько из театра. Тому доказательство - не только полотно "Балаганы", где сцена - главный герой, но и портрет Федора Ивановича Шаляпина. В расстегнутой шубе на медвежьем меху, в белоснежной рубашке с бабочкой, мощным перстнем на мизинце, с любимым бульдогом, Шаляпин стоит на заснеженном холме, словно на сцене императорского театра. Даром, что на дворе 1922 год. И вся ярмарочная ослепительная жизнь за его спиной выглядит великолепной оперной декорацией.
Когда смотришь на кустодиевский портрет Шаляпина, на "Балаганы" и "Масленицы", вдруг понимаешь, чем был "Мир искусства". Да, разумеется, он объединял утонченных эстетов, знатоков России и Франции XVII-XVIII века, пассеистов и создателей "Петрушки" и русских балетов в Париже… Но "Мир искусства" был еще пространством, в котором можно было дышать, творить, жить, когда могло показаться, что жизнь кончена. Пример Бориса Кустодиева тому свидетельство.