В частной школе (она была совместной) с ним сидела девочка Таня, старше на два года. "Она меня и выручала в трудные минуты, подсказывая мне. Этим она вызвала у меня чувство глубокой симпатии, и однажды в коридоре, во время перемены, преисполненный пламенным желанием благодарить ее, я поцеловал девочку". На что она испугалась и стала доказывать, что лучше спрятаться во дворе и целоваться там, а то учительница увидит.

"Я не знал, что в мои годы целоваться с девочками вообще не следует, и понял только одно: нельзя целоваться при учительнице - должно быть потому, что этого она не преподавала нам". Тогда Федор Иванович стал искать укромные уголки и целоваться, "сколько хотелось", почувствовав, что "так целоваться лучше, чем при людях". После чего вскоре был обнаружен учительницей, и его "с подругой выгнали из училища".

Как прекрасна первая практика: а) "поцелуи слаще", если спрячешься; б) поцелуи - "дело зазорное" (за них выгоняют); в) родителям - ни-ни, а то бы "памятно выпороли".

- Не думаю, - впрочем, заметил он, - чтобы эти поцелуи имели другой характер, кроме чистой детской ласки - ласки, до которой так жадно человечье сердце, все равно - большое или маленькое.

По всей Руси идут треволнения первой любви. Другу Шаляпина, знаменитому художнику Константину Коровину, было 11 лет, а девочке Тате, живущей в соседнем дворе, только 10. "У Таты на голове маленькая шапочка пирожком и белый воротничок на жакетке... Тата так нравится мне, что выразить нельзя" (здесь и ниже - "Константин Коровин вспоминает...").

"Тата такая хорошенькая, и я близко смотрю на нее, потом опять в бочку и говорю ей:

- Тата, можно вас поцеловать?

Тата посмотрела на меня, часто замигала ресницами и сказала:

- Не знаю. Я спрошу маму.

Я подумал: "Ну вот, мама, наверное, скажет, что нельзя".

Мама сказала: "Нельзя: ты будешь целовать его тогда, когда у него вырастут усы. А если ты будешь его целовать сейчас, то на носу сделаются пупыри, такие гадкие... Нос сделается большой и выпадут ресницы".

Тогда он стал искать у себя усы. Усов не было. Никаких. "Это ужасно, - подумал он, - Невозможно". "Чуть-чуть какой-то пушок есть, но он в другом месте - на щеках".

Летом на даче Таты не было. Но там была "голубая даль". Где-то в этой дали должен был быть "мыс Доброй Надежды". "Я бы с ней пошел туда, где эта даль, мыс Доброй Надежды", - думал он. И написал ей письмо. "Попросите маму, чтоб она вас отпустила к нам. Я не буду вас целовать - никогда. Но только приезжайте, пожалуйста, с мамой. Я люблю вас, Тата".

Через несколько дней Тата с мамой приехали на пролетке. "Все время было особенное чувство красоты и радости. Все кругом преображало волшебное очарование. Веселье и радость. Когда уезжала Тата, пропадало дорогое, бесценное, родное". И он ей говорил: "Тата, а ведь усы у меня не скоро вырастут, как вы думаете?

- Это ничего. Но вырастут непременно, Костю".

А потом они расстались, семьи разъехались кто куда, и они встретились только через много лет. Он случайно увидел ее в Москве, в "часовне Иверской божьей матери, залитой огнями свечей", она взяла его под руку, и они пошли неспешно по улицам.

"Вы, Костю, теперь знаменитый художник... Про вас пишут газеты, вы уж теперь... не такой, наверное, загордились, зазнались, ухаживаете в театре за актрисами... А я вышла замуж. Мой муж служит в городском ломбарде, и я там тоже служу. Он старше меня, но он очень хороший человек. А вы, Костю, сколько получаете жалованья?

Я... промолчал и спросил:

- Тата, помните луг в Медведково, старую сосну, ручей. Я не раз был там и видел этот луг в цветах, и вас - улетевшее, светлое видение: призрак любви моей..."

На это она ответила, что он всегда был странным, спросила, бывает ли он в театре, и осведомилась:

"А вы можете достать абонемент, амфитеатр партера, третий ряд? Вы, наверное, можете достать контрамарки - да?"

"У подъезда, на Балчуге, где была моя мастерская, я остановился.

- Тата... Я достану вам абонемент. Дайте ваш адрес. Я непременно пришлю вам билеты в театр".

И простился с Татой.

На что Пушкин заметил: "Первая любовь всегда является делом чувствительности: чем она глупее, тем больше оставляет по себе чудесных воспоминаний... Но у меня на это совершенно нет времени. Моя женитьба на Натали (это, замечу в скобках, моя сто тринадцатая любовь) решена. Отец мой дает мне 200 душ крестьян, которых я заложу в ломбард" (письмо В.Ф. Вяземской, конец апреля 1830 г.).

Впрочем, на первую любовь есть женская точка зрения. Чудесная писательница Тэффи записала, как это было у ее родственницы по первому мужу, Гули Бучинской.

Было ей лет 10-11. И у девочек в лицее образовался особый клуб. "Все члены клуба должны были быть непременно влюблены. Невлюбленных не принимали" (здесь и ниже - Тэффи "Любовь и весна"). Ее хотели принять за то, что она пишет стихи. "Тут мне пришлось признаться, что я не влюблена. Как быть? Я бы, конечно, могла наскоро влюбиться, но я была в лицее живущей и ни одного мальчика не знала".

Тут подруга придумала "прямо гениальную штуку" - "влюбиться в ее брата". "Брат ее молодчина, гимназист, совсем взрослый - ему будет скоро тринадцать". И показала его из окна.

"У меня сердце колотилось, так что даже в ушах звенело.

- Который? Который?

- Да вон этот, круглый!..

Мне как-то в первую минуту стало больно, что нужно любить такого круглого... Ну что делать?" Нужно было сказать: "Да!"

Брат "поломался немножко, но, впрочем, в конце концов согласился влюбиться".

"Каждый день в четыре часа я вместе с другими героинями бежала к окну и махала платком. Но мое приветствие оборачивалось круглое лицо, и было видно, как оно вздыхает".

Он послал ей открытку с нарисованными гусями (они ему хорошо удавались), а она ему стихи: "Когда весною ландыши цветут, мне мысли грустные идут, и вспоминаю я всегда о днях, когда была я молода".

На что получила тоже стихи: "Я, как больной сатана, влекусь к тебе!" "Больной сатана! Такой круглый и вдруг, оказывается, больной сатана! Это сочетание было такое страшное, что я... заревела. В четыре часа не пошла к окошку. Боялась взглянуть на больного сатану". "Такой страшный объект для любви!"

А потом пошла и покаялась в храме в своем страшном грехе. И еще в том, что украла у девочки "чудную новую резинку, маленькую, круглую". "Нехорошо, деточка, - ответили ей, - "больше в окошко не смотри, а помолись Богу", чтобы мальчик "был здоров и хорошо учился". Только и всего!"

"И вдруг весь мой страшный грех показался мне таким пустяком", а предмет любви - "смешным, круглым мальчиком". "На другой день побежала в четыре часа к окошку. Вижу - ждет. Я скорчила самую безобразную рожу, высунула язык, повернулась спиной и ушла".

На что круглый мальчик сказал своей сестре, что, как дворянин, не перенесет позора. "Неужели застрелится? Я надену длинное черное платье и всю жизнь буду бледна. А самое лучшее сейчас же пойти в монастырь и сделаться святой". И тогда, чтобы он не стрелялся, она написала ему прощальное письмо: "Средь ангелов на небе голубом я буду помнить о тебе одном".

Что ж, будем помнить. Было у всех, будет у каждого. Радость неизъяснимая. Все, что впервые, - ярче яркого. Дар на всю жизнь, чтобы она была веселее. "Бессмысленная радость бытия", как говорил Евгений Шварц. Его первая любовь к Милочке Крачковской случилась тоже в 10 лет. "Увы, только две вещи занимают меня: я сам и Милочка. Я издали вижу такое знакомое и такое каждый раз покоряющее меня удивительное существо. Сияющий нимб волос, косы".